Константин Комаров

***

Смотрели и не моргали, 
и видели свет и боль, 
так режут по амальгаме 
своё отраженье вдоль 

и делают поперечный 
контрольный святой разрез, 
и волчьей и птичьей речью 
напичкан кирпичный лес. 

Да кто я, стихи диктуя 
себе самому впотьмах? 
Так первого поцелуя 
боится последний страх. 

Так плавится мозг наш костный, 
на крик раздирая рот, 
так правится високосный, 
вконец окосевший год. 

Так ночью безлунно-сиплой, 
когда не видать стиха, 
бесшумно на землю сыплет 
небесная требуха. 

По скользкому патефону 
скребётся игла зимы. 
И в зеркале потихоньку 
опять проступаем мы.

Памяти Рыжего, Башлачёва, Мишина

Беременные небом облака

плывут туда, где созревает слово,

оно ещё дозреет, а пока

поэту одиноко и херово.

Разведены-раскрещены пути,

но завершивший сам себя в полёте,

он лишь тогда предстанет во плоти,

когда уже не нужно будет плоти.

Такой смертельный балаганный трюк.

Чего же вам, Володя, Саша, Боря?

Остервенело трётся звук о звук,

творя музыку и музыке вторя.

Слова… А что слова? Бессилен рок,

когда они кого-нибудь согрели,
но вот тогда-то ухмыльнётся бог

змеистою ухмылкою Сальери.

И вот тогда мы кой чего поймём

и кой о чём серьёзно пожалеем,

потом запьём, оставшись при своём,

нам не летать, раз воздух тяжелее.

Потери бесконечны и горьки,

случайны и минутны обретенья,

а смерть несётся наперегонки

с ещё не состоявшимся рожденьем.

В сплетенье слов немая тишина,

в овал петли проглядывает нота.

Схватить её! Но плеть занесена.

И надо петь, да не поётся что-то.